06.04.2024, 01:22
Помещики создававшие школы для своих крепостных сталкивались с теми же проблемами. Поэт Николай Щербина описывал случай в одном имении около Москвы, где помещица завела школу для крестьян, и сама в ней преподавала. Отправляя детей в школу крестьянки совершали обряды, похожие на похоронные. Хотя некоторые выпускники школы успешно служили в Москве, получая до 200 рублей серебром в год, школа вызывала ненависть. Когда в школе начался пожар, женщины отказались участвовать в его тушении говоря: «Пусть горит, проклятая, она мучила наших ребят».
Родители-крестьяне сурово наказывали детей, которые пытались учится самостоятельно (были и такие):
«…отец частенько тузил меня за то, что я трачу время на пустяки, на чтение каких-то глупых книг, вместо того, чтобы заниматься делом»;
«я читал украдкою; я уже слыхал не раз, что я – батьке не помощник!– все “в книжку читаю”. <…> Ровесники при ссорах прямо тыкали мне в глаза книгами – “мы книжек не читаем, нам нужно хлеб зарабатывать”»;
«Выучился читать я сам, когда уже был взрослый и женатый <…>. Учиться приходилось потихоньку от отца с матерью, потому что родители были грозные и не позволяли мне заниматься такими, по их мнению, пустяками».
Все же усилия чиновников и помещиков не были совсем бесплодны. Число грамотных крестьян медленно росло, а отношение к образованию начало меняться. В 1870 году Александр Энгельдарт описал традиционное деревенское отношение к образованию:
«Я ехал из Петербурга с убеждением, что в последние десять лет все изменилось, что народ быстро подвинулся вперед и пр. и пр. Можете себе представить, каково было мое удивление, когда вскоре после моего водворения в деревне ко мне раз пришел мужик с просьбою заступиться за него, потому что у него не в очередь берут сына в школу.
- Заступись, обижают, - говорит он, - сына не в очередь в школу требуют, мой сын прошлую зиму школу отбывал, нынче опять требуют.
- Да как же я могу заступиться в таком деле? - спросил я, удивленный такою просьбою.
- Заступись, тебя в деревне послухают. Обидно - не мой черед. Васькин сын еще ни разу не ходил. Нынче Васькину сыну черед в школу, а Васька спорит - у меня, говорит, старший сын в солдатах, сам я в ратниках был, за что я три службы буду несть! Мало ли что в солдатах! - у Васьки четверо, а у меня один. Мой прошлую зиму ходил, нынче опять моего - закон ли это? Заступись, научи, у кого закона просить.»
Но через несколько лет тот же Энгельдарт отметил, что у крестьян появилось стремление отдать детей (но разумеется только мальчиков) учится грамоте. Мощным стимулом послужила милютинская военная реформа – по достижении 21 года крестьяне должны были служить в армии в случае неграмотности 6 лет, умевшие читать только 4 года, окончившие училище – 3 года, а учителя совсем освобождались от службы в армии. По этому крестьяне теперь стремились отправить сыновей в школу, чтобы выучить их читать (с тем чтобы потом рабочая сила, быстрее вернулась из армии в хозяйство).Но дождавшись, когда чадо выучится читать, крестьяне немедленно забирали детей из школы, чтобы дети не сделались образованными. Но уже и это было большим прорывом. Выученные грамоте, ради сокращения службы в армии, крестьяне были готовы предоставить своим детям возможность получить образования. В начале 20 века в школах стало стремительно увеличиваться количество девочек – во взглядах крестьян на образование наконец произошел перелом. В 1911 году из 12 миллионов детей 6.6 миллионов были затронуты школьным образованием (а еще миллиону, желавшему учится, не хватило мест в школах). Лед наконец тронулся, хотя окончательно покончили с деревенской неграмотностью лишь при Хрущеве.